При работе с сайтом Вы соглашаетесь с политикой в отношении обработки персональных данных.
ЦБС Ульяновска ВКонтакте   ЦБС Ульяновска на Ютьюбе
ОБратная связь
Поиск по сайту

Вы здесь

/ Демидов О. В. Анатолий Мариенгоф
Демидов О. В. Анатолий Мариенгоф Обложка

Демидов О. В. Анатолий Мариенгоф: первый денди Страны Советов : биография / Олег Демидов ; [предисл. Захара Прилепина]. - Москва: АСТ : Редакция Елены Шубиной, 2019. - 749, [1] с., [12] л. ил., портр., факс. – (Литературные биографии).

Анатолию Борисовичу Мариенгофу, очевидно, не повезло: яркий поэт, лицо русского имажинизма, плодовитый сценарист и драматург, блестящий мемуарист и прозаик, он оказался, по большому счету, не востребованным в своей стране и не имел и десятой части той славы, которую заслуживал и которую стяжал, например, его друг Есенин. И хотя список прижизненных публикаций и постановок Мариенгофа впечатляет, но сколько всего легло в стол, было запрещено или «не рекомендовано». Первое российское издание знаменитого романа «Циники», запрещенного в СССР, вышло только в 1990 г., а ведь Бродский называл его лучшим романом ХХ в. Многое осталось ненаписанным, потому что художнику для творчества требуется признание читателей и зрителей, энергообмен с аудиторией. При этом Мариенгоф никогда не был открытым диссидентом или антисоветчиком. Георгий Адамович даже называл его «советским беллетристом», которого «в московских журналах, однако, не печатают, потому что той спасительной идеологии, тех “бодрящих и протестующих ноток”… у него нет» (с. 386). Рабоче-крестьянской массе он был чужд из-за незамутненного эстетизма, партийным бюрократам от литературы — скорее всего, по той же причине: «Анатолий Борисович не выказывал социальной активности. До смерти в 1962 г. всю жизнь он прожил богемным писателем», — пишет Олег Демидов (там же). В Стране Советов его талант был нежелателен так же, как был опасен для нее аполитичный в целом Бродский, писавший про каких-то пилигримов, а не про пламенные пятилетки. И хотя после перестройки все основные произведения Мариенгофа были изданы, появилось даже трехтомное собрание сочинений (2013), но — дорога ложка к обеду, и сегодня Мариенгофа вспоминают реже, чем некоторых из его менее даровитых современников. Впрочем, как пишет Демидов, неизвестные тексты писателя продолжают появляться.

Маргинальное положение Мариенгофа в русской литературе привело к тому, что неспециалисты судят о нем по ограниченному набору штампов и мифов: щеголь и сноб; друг Есенина, который толкнул его на путь греха, а сам грелся в лучах его славы; предал златокудрого друга, написав «Роман без вранья»; автор «Циников» и — разве он еще что-то написал? «Вульгаризаторы немало потрудились над тем, чтоб опорочить А.Б. Мариенгофа еще при его жизни», — пишет автор (с.14). И свою задачу биографа он видит именно в том, чтобы дать отпор таким вульгаризаторам, и делает это в объемистом томе, который представляет собой литературную, прежде всего, биографию в контексте эпохи, хотя во многом — биографию апологетическую. Книга убеждает, что биограф искренне любит своего героя и предан ему, а количество процитированных документов не оставляет сомнений, что Демидов перелопатил, наверное, все возможные материалы, относящиеся к Мариенгофу. Защищая его от обвинений (или — от альтернативной точки зрения?), биограф дает отпор не только вульгаризаторам, но и серьезным филологам, и делает это местами запальчиво: «По мнению литературоведа Олега Лекманова, Хлебников написал эпиграмму на имажинистов. Все это — филологические инсинуации и откровенные заблуждения» (с. 139). Филологов, которые благодаря роману «Бритый человек» строили разные теории об убийстве Есенина, Демидов величает «докторами филоложества».

Позиция влюбленного в свой предмет биографа, с одной стороны, заставляет его глубоко и широко копать материал, добавлять «много красок — черных, белых, красных… — без них не понять, каким человеком был наш герой» (с. 9). Автор регулярно прибегает к оценкам, в которых он практически всегда на стороне «реабилитируемого», и для этого непременно находит документ в подкрепление своей позиции. Но идентификация с объектом исследования имеет один побочный эффект: биограф настолько эмоционально связан со своим героем, что многое для него кажется само собой разумеющимся, и не только в плане оценок. В книге не пояснены некоторые реалии, не расшифрованы многие персоналии, словно автор пишет для знатоков советской истории и для тех, кто уже много знает о Мариенгофе, остальным же, видимо, по умолчанию предлагается «погуглить». Не по этой ли причине Демидов вообще не освещает как минимум две потенциально спорные темы, требующие авторского комментария: почему, будучи к началу войны в призывном возрасте, Мариенгоф не попал на фронт и что в итоге помогло ему избежать сталинских репрессий, которые коснулись многих из его ближайшего интеллектуального окружения. И то, и другое сберегло для культуры большого писателя, но в отсутствие какой-либо авторской версии читателю остается или прибегать к «вульгаризаторским» построениям и догадкам, от которых автор хочет уберечь своего героя, или же думать, что Мариенгофу просто повезло (хотя Демидов и признает, что жизнь писателя была под угрозой и что в годы репрессий тот чувствовал себя, по выражению Виктора Шкловского, «как живая чернобурка в меховом магазине»).

Биографическая книга Демидова — это рассказ о том, как талантливый человек с огромным творческим потенциалом и неуемной энергией всю жизнь доказывал родной стране свою писательскую состоятельность и, по большому счету, так и не доказал. Положительные отзывы о его произведениях «за весь насыщенный творческий путь можно сосчитать по пальцам» (с. 546). С соцреализмом у него не сложилось (и хорошо, что не сложилось: кто бы сегодня стал читать Мариенгофа, если бы его наследие представляло собой штабель панферовских «Брусков»), для «совписов» его книги были пронизаны тоской, обреченностью и безыдейностью. Можно было бы допустить, что писатель просто родился и жил не в той стране, но Демидов цитирует историка русского модернизма Владимира Маркова, который пишет, что в начале 1920-х гг. Мариенгоф выработал прорусские позиции и в период агрессивного пролетарского интернационализма имажинисты были национальными патриотами — очень смело по тем временам. Была возможность уехать с женой в эмиграцию, но он, как пишет биограф, предпочел остаться в стране.

В первой половине книги Демидов повествует о литературно-историческом переплетении судьбы Мариенгофа и судьбы русского имажинизма. Непроясненным остался вопрос о том, как сам Мариенгоф пришел к имажинизму; можно лишь предположить, что новый стиль был разлит в воздухе, что разные люди выработали его независимо друг от друга и затем объединились в Орден имажинистов. Зато хорошо проиллюстрированы поэтические особенности стиля, его идеология и публичная презентация: манифестирование, богоборчество, эпатажный акционизм, издательская деятельность, богемное литературное кафе «Стойло Пегаса». Есть отчетливое ощущение, что автор, солидаризируясь с идеологами имажинизма Мариенгофом, Шершеневичем и Ивневым, считает его главным поэтическим направлением начала ХХ в. — более интересным и важным, чем символизм, акмеизм, футуризм и прочие модернистские течения. «Все футуристы — дрянь, имажинисты — нет», как было написано на потолке в «Стойле Пегаса».

Большое внимание уделил автор отношениям Мариенгофа с Есениным. Они одно время были неразлучны, делили стол и кров и даже работали за одним письменным столом. Автор удерживается от соблазна сравнивать поэтические дарования друзей, хотя из биографии ясно, что для Мариенгофа имажинизм был самой жизнью, а для Есенина — недолгим увлечением, он к Ордену лишь примыкал, а сам тяготел к новокрестьянским поэтам. В какой-то момент кажется, что книга плавно перетекает в биографию Есенина, что объяснимо: он чрезвычайно важен для жизнеописания Мариенгофа. Поссорились они из-за денег: Есенину показалось, что его сестре поступает слишком мало из доходов кафе. Но в основе своей их разногласия были стилистические: Мариенгофу имажинизм был органичен, а Есенину — нет. Незадолго до смерти Есенина они помирились. Демидов, кстати, настаивает на версии, согласно которой гибель поэта была неудачной шуткой: хотел разыграть друга Эрлиха, но просчитался. После «Англетера» в изобилии стали появляться льстивые мемуары типа «Я и Есенин». Чтобы содрать искусственную позолоту с есенинского памятника и показать его живым человеком, как поясняет биограф, Мариенгоф пишет «Роман без вранья», который получился «злым, едким и колким» и вызвал возмущение у поклонников Есенина. Тем не менее это было самое успешное прижизненное издание писателя на родине и даже за рубежом.

Биография Мариенгофа — это история запретов и гонений. Имажинистам всегда было непросто в советской России: чтобы печататься, приходилось выбивать разрешения и бумагу. Книга Демидова позволяет проследить, как с конца 1920-х гг. и практически до конца жизни Мариенгофа сокращалось внешнее пространство его творческой свободы. Зрелую часть жизни он отдал драматургии, но к 1957 г. все важнейшие его пьесы были на разных этапах запрещены, «каждая фатально становится объектом сильной политической критики, еще не увидев сцены», как писал Юрий Олеша. То же было с романами, сценариями, стихами. Поэтому вторая половина книги представляет собой описание политики послевоенного сосуществования Мариенгофа с советской властью в попытке заработать на жизнь. Когда театры выбирали между бездарной пьесой и пьесой Мариенгофа, предпочтение почти всегда отдавалось бездарности. Мариенгоф выработал к этому философское отношение: «Пойдет — приятная неожиданность, запретят — неприятная ожиданность».

Когда гонораров ниоткуда не поступало, семья жила за счет жалованья жены, актрисы БДТ Анны Никритиной. Но жизнелюбивый Мариенгоф всегда что-нибудь придумывал, не идя при этом против совести, хотя иногда, по выражению знавшего его Михаила Козакова, приходилось и «лизнуть», то есть написать идейно правильную пьесу или сценарий. Однако впроголодь, как Мандельштамы, супруги никогда не жили, имели пристойное жилье, ездили на море и в писательские дома отдыха. Впрочем, в трудные времена главе семьи приходилось прибегать к чудесам изворотливости: «Мариенгоф занимался мемуарами, чтобы сдавать их в ЦГАЛИ: так помимо пенсии добывался хоть какой-то заработок. …в войну он нашел свою книгу «Роман без вранья», от руки переписал ее и продал в музей» (с. 636).

Олег Демидов пишет, что в СССР Мариенгоф и люди его круга жили формулой «победа после поражения»: «Они ждали своего часа, когда их тексты, их мысли, их творчество будут разрешены и востребованы» (с. 514). Суда по имеющимся сегодня в продаже изданиям, нужнее всего оказалась проза — романы и мемуары. Книга «Первый денди Страны Советов» — еще один кирпич в основание нерукотворного памятника Мариенгофу.

Сергей ГОГИН

up
Проголосовали 205 пользователей.

Добавить комментарий

Plain text

  • HTML-теги не обрабатываются и показываются как обычный текст
  • Адреса страниц и электронной почты автоматически преобразуются в ссылки.
  • Строки и параграфы переносятся автоматически.
CAPTCHA
Этот вопрос задается для того, чтобы выяснить, являетесь ли Вы человеком или представляете из себя автоматическую спам-рассылку.
CAPTCHA на основе изображений
Введите код с картинки
Версия для слабовидящих
Год книги в Ульяновской области

Этапы реализации прооекта Модельные библиотеки Ульяновска



ИНФОРМАЦИЯ ОБ УГОЛОВНОЙ И АДМИНИСТРАТИВНОЙ ОТВЕТСТВЕННОСТИ ЗА РАЗЖИГАНИЕ МЕЖНАЦИОНАЛЬНОЙ РОЗНИ

Карта православных храмов Ульяновска - экскурсия по маршрутам православных святынь

Виртуальные выставки

Симбирский словарь В.И. Даля

Записаться в электронную библиотеку ЛитРес

Национальная электронная бибилиотека

Культура.РФ. Портал культурного наследия, традиций народов России

Национальная электронная детская библиотека. Бесплатная легальная еженедельно пополняемая коллекция оцифрованных книг, журналов, газет, диафильмов для детей и о детях.

Свет. Мобильное приложение. Главные книги в твоем телефоне

Литературные премии

Всероссийская акция для библиотек Подари ребенку книгу - уникальная возможность стать благотворителем


АКция ВСЕ для Победы ОНФ